- 629
- 223
- 43
«...Как того и подобало, я просто копался в мусорке. Ну да, скорее всего, негигиенично, но, блядь, а чем я должен питаться? Я человек умелый, да и среди моих бродяг-братьев много «золотых рук». На днях, ища очередную чухню из мусорки, я нашёл какие-то две раздолбанные кассеты. Да знаешь, вторая вообще вдребезги! Не представляю себе, как можно было так пластмасс раскрошить. Ну и зверюга! Наверное, он не учёл, что плёнка от его топота всё помнит. Только, сука, качество пожевал. В принципе, можешь заходить к нам на огонёк под мостом. Принесёшь чем похмелиться, тогда и музыку включу»
*Запись голоса сопровождается периодическим иканием. Отчётливо слышно пьяный голос, а сербский акцент ярко выделяется на фоне английского языка.* «...Боже, какой кошмар. Сегодня снова слышал хорватскую хуйню. Нагоняет краски прошлого. Снова сиська с пивом приходит в мою жизнь, а с ней и моя новая гонка с алкоголизмом, иначе опохмел заставит меня пустить пулю в лоб. Тогда точно осечки не даст. Бог прикончит в самый неподходящий момент, когда количество грехов совпадут с тикающим таймером моей жизни. Револьве-е-ер, прокручиваю бараба-а-а-н и... всё-таки он выстреливает. Сколько можно? Жизнь вроде только идёт в гору, а свой английский я переслушаю, когда протрезвею. Английский-английский, суки под ассимиляцией только свой грязный язык и акцент понимают. Ничего не делают, чтобы я забыл своё прошлое, как страшный сон. Медицина — деньги, здоровая еда — деньги, жильё — баснословные деньги. Вот то же сейчас самое время под литром алкоголя закинуться колёсами нейролептиков и закрыть свои мутные глаза в удушье. Нажрался, блядь, и в слёзы гонит, ненавижу эту бутылку, но только она позволяет выговорить всё, что на душе. На утро только грубый бас, головная боль, чистый разум и ужасный стыд за свои сопли. Абсолютная апатия и безжалостные убийства. Всё это, чтобы получить грязную бумагу, которую печатает это государство, как фантики. Последнему так и сказал, типа: «ДА МНЕ ПОХУЙ НА ТВОЮ СЕМЬЮ. МНЕ ДЕНЬГИ НУЖНЫ БЛЯТЬ!», и с каждым выстрелом его лежащую тушу дёргает по инерции от ранений. Сейчас сижу с этой бутылкой, вспоминаю прошлое и тону в слезах, что моя жизнь не имеет никакого смысла...»
«...Начиналось всё хорошо. Появился себе в 1974 году, наверное, тёплым летним днём в Югославии. В современной территории турков-оккупантов, они же — боснийцы, в семье сербов. Мать — учитель в школе, а отец работал на заводе. Как этим двум профессиям лучше всего не знать о экономике и населении своей родины? Мать — тот человек, который вёл беседы с самыми разными учениками нашей бывшей родины.
Матушка как-то сказала:
- «...Только «турки» и усташи не уважают мой труд и идут в свои беспризорные шайки! Бесстыдники слушают современную музыку и одеваются так, что у твоего отца бы встали волосы дыбом! Они же унижали своих одноклассников сербов, а там и разбойничали за пределами школы. Ратко, ты же понимаешь, что с тобой могут поступить так же? Мы можем наказать тебя слишком сурово, но сделали бы это усташи, что? Твой дед боролся против них, чтобы они потом унижали своего же внука?». Порой мне кажется, что этот момент жизни не вызывает у меня уже никаких эмоций, но я настолько часто прокручивал у себя в голове, что эта мысль просто поселилась в моей голове, как выдумка. В любом случае, я буду согласен с этим, даже если я выдумал это себе сам. *вздох* Так тихо и идейно я пытаюсь передать неприязнь моей матери к сраным нацистам и сектантам-мусульманам. Только моё детство было не должно было быть с насилием физическим и психологическим. Мои ребяческие шалости пресекались отцовской рукой либо унижительными возгласами матери. Лишний раз я понимал, что свой болтливый язык стоит держать за зубами. Собственные родители мне не союзники. Отцу некогда было мной заниматься. Похоже, от него я мог взять только насилие, уродский вкус к хобби и одежде. Нет, такому, к счастью, не было суждено было сбыться. В моей голове возникло что-то типа: «Блять, мне определённо НЕ нужно базировать свою личность на воспитание этого старого урода». Конечно, будучи дитём, я бы сказал гораздо проще, но суть ясна. Жаль, что доброта и наивность ребёнка быстро забывала все ссоры, которые были буквально вчера. Мозг хорошо отработал проверенную схему. Стресс, твоя голова кипит, ты готов пойти на самые радикальные меры? Расслабься, забудь всё. Так или иначе, взаимоотношения с мамой и папой оставили первый серьёзный след в моём детском мозгу, который впитывает все слова, мысли и эмоции, как губка. Так или иначе, я думаю, без крепких заводских рук отца я бы не был готов к боли. Он был лишь инструментом, чтобы я стал тем, кто я есть. В конечном счёте я разделял посеянную родителями идею, что мой народ страдает, а мусульмане и нацистские кровопийцы хорваты хотят нашей смерти. Я сожалею, что почти до конца своей жизни они не видели в моих глазах огонь и ненависть. Может быть, если бы я не скрывал свои мысли и меня ломало от базовой потребности человека — общаться со своими родителями, особенно на эту тему, то мы бы были гораздо ближе. »
«"...К чёрту их — неврозных старух и дедов-импотентов". Сказал я в своей смышленой башке в школьные подростковые годы. С годами даже самая тупая лысая голова находила свои взрослые идеалы, стаптывались в компании и приобретали своё гражданское мнение. Войны в Югославии были уже близко, и с каждым годом конфликты всё нарастали и нарастали. Власть ослабела, а республикам давали всё больше автономии. Железной руки больше нет, а значит, играть теперь приходится каждому мужчине и женщине, которых всё ещё носят ноги. Я не был исключением. Все политические импотенты вскоре поплатятся террором, ранениями и жизнями. Я таким не был. Смекнул такую идею, что нужно быть в компании. Компании своих братьев, своих сербов. Компания подростков постарше подарили мне весь смысл жизни. Свободная Сербия от нацистов и грязной турецкой заразы. Дневная жизнь построила крепкое алиби за боснийскими сербами.
«Прогрессивная молодёжь скандирует свои мирные лозунги и пользуется правами страны» – любая старуха довоенной Югославии.
Действительно, наша небольшая организация состояла из идейных и грамотных ребят, которые не жалели своими деньгами и временем. Только у активной и бедной молодёжи может появиться рычаг давления на стариков сверху. В подходящий момент ночью мы собирались, как ебаные собаки в стаю, и наводили ужас на каждую неугодную нам суку. У каждого в коллективе должен был быть грешок за собой, будь это тяжёлые побои, поджог, вандализм, а ценнее всего было убийство. Я, как член движения, не должен был быть в стороне. Радикальная ватага брала биты и самопальные ножи, мастерили взрывчатку, какой доступно было мощности, и горючие смеси. 2 часа ночи, тихие перебежки через улицы, и вот мы уже стоим у старой жилой квартиры «турков».
- Заходишь в квартиру, поджигаешь «фитиль», кидаешь в дверь справа и подвал. Понял?
...Стою я у двери, а думаю о последствиях. Меня уже заждались.
- Назад? Пути нет – убьют. Вперёд? Тогда одалживаю у самой смерти время в обмен на жуткие страдания. Вдруг слышу... кто-то отворяет дверь.
– Блять, блять, блять, думаю я и быстрее поджигаю горючую смесь. Открывается та дверь, в которую я должен был кинуть бутылку, «фитиль горит», сознание в секунды построило пустое пространство в котором под моими ногами рушится самое ценное - ВРЕМЯ, а я бегу, чтобы не выпасть в пропасть.
– С богом. Кидаю бутылку... ПРЯМО В СОННОГО МУЖИКА ИЗ ПОДЪЕЗДА БЛЯТЬ. Пламя распространяется по всему его телу, жидкость разлита по большому пласту первого этажа, следом вместе с мужиком пламя попадает в глубь квартиры. С выскакивающим сердцем выбегаю, спускаюсь, выкидываю вторую бутылку в подвал, выбегаю.
– РАЗБЕГАЕМСЯ, ТУТ ПИЗДЕЦ.
Все волки разбежались по домам.
После этого события я сутки не мог прийти в себя. В тот момент, когда я кинул бутылку я думал
- Никто ведь не умрёт, эти ебаные радикальные тарраканы почуят дым, вызовут экстренные службы и выбегут всей семьёй. Только мой товарищ сообщил, как же я отделал всю эту падль... и сжёг весь первый этаж с подвалом и соседними квартирами. Мои руки излиты кровью, мучительной болью от удушья в дыму и сожжении. Только тот случай
Родители давно не беспокоились о моей частой пропаже из дома, так как предвоенные времена были голодными, экономика страны и отдельных республик, в которых входила современная Босния, страдала, что сильно отражалось на молодых людях. Конечно же, нехватку рабочих мест можно быстро выделить по национальному и религиозному признаку или вообще по цвету кожи. Нищета – работа за кусок хлеба или отсутствие работы – подталкивало на противоправные действия. Богатые республики, как Словения, не хотели работать в угоду моей бедной родной земли. На всю Югославию к концу 80-х годов падал громадный валун, который додавил страну. »
«...Война.
Чему я и посвятил всю свою жизнь. Борьба за свободную Сербию. Я умер, когда закончились все войны после развала Югославии. Даже подпольная война боевиков уже не значила никакого смысла. Дело такое, что мы, боснийские сербы, были отрезаны от своей республики, и у нас была своя борьба. Война всех против всех уже постепенно приходила в жизни мирных жителей. Полиция и медики не выходят на работу. Повсюду мародёрства на нужды нашей «территориальной обороны», в которой числились все активные участники войны. На момент начала первых событий в Боснии 1992 года мне было 17 лет. В один день ко мне приехал мой товарищ с оружием в пикапе и предложил действовать. Держаться вместе в это время было способом выжить, особенно когда тебе предлагают взять оружие. Быть в окружении маленькой группы людей, сплотившихся по месту своего жительства, то есть обороняться с соседями и родителями, не было никакого смысла. Они были как кучка кроликов в норе, которые ожидали, пока охотник возьмет их за огромные уши и перережет им глотку. Ушёл я из родительского дома совершенно авантюрно, не заботясь о вещах, лишь то, что имел при себе всегда: простой телефон, который бы наверняка пошёл на детали, зажигалка и пачка сигарет. С началом событий 1991 года я пристрастился к курению, но с новым этапом жизни я понял, что зажигалки на вес золота и стресс должен сбиваться как-то сам по себе?
Я вступил в наш небольшой добровольческий отряд. Как известно, если глаз мало, то большую часть из них можно закрыть. Мы входили в состав вооруженных сил республики сербской, которой в конечном итоге и должна была стать вся Босния. Пришёл я совсем не держав заряженное оружие в руках, хотя на совести уже были убийства и постоянный стресс. Вступлением в отряд первое время представляло из себя мародёрства заброшенных домов. Тех, кто бежали подальше от войны. Зажигалки, аккумуляторы, инструменты, пища — всё, что было необходимо для выживания. Ценились знания и навыки. Те, кто не адаптировался к теории и практике, должны были тащить всё добро, либо не представляли никакой ценности и становились трупами. Шли дни и недели, а мои товарищи стали сталкиваться с конкуренцией. В головах простых людей поздно загорелась мысль о всех необходимых вещах в тяжелые времена. Драки на ножах и битах быстро переросли в стук гильз об асфальт. Никто из моей группы, кроме командира, ещё не понимал, что мы должны делать. Нам поступали обычные задачи по типу: «Ратко, Милош, Андре, в гараже есть всё добро. Бог с вами». Только никаких боевых задач не выполнялось. Важно понимать, что всё время мы перемещались в гражданской одежде. Льяная камуфляжная херня со склада ВС Югославии и каски были красной тряпкой на быка в условиях города, но на второй месяц поступил приказ вооружаться. Мы отъехали глубоко в глушь в крупное хозяйство «турков» за городом. Помимо нас были более заряженные отряды, видать, которые уже постреляли со своих автоматов. Хозяева встретили «гостей» рожей в пол и отбитыми по лопаткам прикладами автоматов. Грузили всё необходимое, рассчитывая на то, чтобы доехать как можно быстрее до своих позиций и поместить как можно больше. В процессе на нас подозрительно смотрели, пока не произнесли следующее:
«Я что-то этих малых не видал ни разу, пока выполнял приказы. Вам не страшно, что эти крысы могут пристрелить нас сейчас всех и перебежать к усташам?»
Сомнения посеялись в каждом, кто не был с нами до этой поездки.
«Ты взялся за борьбу с автоматом, когда это стало безнаказанно, а Ратко, блять, сжёг весь этаж босняков, Милош зарезал усташа...»
«Стоп, стоп, стоп... Это просто слова. Видишь этих? Докажи, что тебе не плевать на жизнь паразитов и нацистов». К стене поставили пять боснийцев, которые заливали все кирпичное строение соплями и слезами. Мне приказали стрелять с другого конца этого здания. Расстояние приличное, если руки дрожат. Десяток пар глаз уставились смотреть в твои зрачки и пальцы. Облизывали тебя всего, твои дрожащие руки, глотку, которая нервно сглатывает слюну, открытый рот, который глубоко вдыхает, выдыхает, чтобы успокоить весь организм.
ВСЕ СНОВА ЖДУТ, ТЫ ПРОВАЛИВАЕШЬСЯ С ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ. Страх нужно было перебороть по-мужски. Обязательно выполнить задачу.
Навожу мушку на голову, одиночная стрельба и... ГЛУБОКИЙ ВДОХ, кислород опьяняет — ВЫСТРЕЛ, перевожу мушку — следующий — ВЫСТРЕЛ.
Итого 5 голов, безоружные гражданские.
«Очень неплохо. Посмотрим на вас в будущем». »
«...Со временем ужасы с гражданскими не значили абсолютно ничего.
Если Республику Сербскую финансируют и поставляют оружие, чтобы мы воевали БЕСПЛАТНО, то и жизнь любого человека, который мешает нам, стоит столько же, сколько и пуля, которую мы получили, то есть ДАРОМ. На земле был настоящий ад, и я в этом аду я был палачом со своими братьями. Однако только старики, которые не видели оружия и не приезжали в Боснию и Герцеговину, могут говорить про военные преступления и преступления против человечности. Когда ты находишься в пекле событий и каждый день видишь трупы, а после работаешь с трупами, то они становятся частью твоей жизни. Благодаря оружию, оружию и финансированию за время войны мы успели «отстоять» большую часть «своих» территорий. Выполняя операцию в горах Боснии, мы заняли высоту, которую отстояли, не без потерь. Стратегическое значение ей присваивалось чрезвычайно высокое, и ключевая потеря в нашем отряде, потеря командира, нарушила всю навигацию. Перехват инициативы мной в последствии стало решающим значением в ходе всей операции. За годы ведения боевых действий я приобрёл ряд важных навыков. Когда ты хочешь выйти живым, а не верить только в свою смерть при выполнении приказа, ты часто общаешься с командиром и начинаешь иметь представление, как вести бой правильно. За всё время на войне я скорее получил больше ссадин и порезов, за исключением одного случая. Горная операция отложила свой отпечаток на моё теле. Боснийская артиллерия и осколочные гранаты. Благодаря последнему осколок вошёл мне под локоть, из-за чего я теперь всю жизнь хожу с зажатым мизинцем. Его невозможно расскрыть без помощи. Товарищам, конечно, после такой новости крайне неприятно жать руку с зажатым пальцем. Так и прозвали меня — «Косой». Наверное, из-за повреждения нервного узла под локтем. 
Босния стала полигоном для всех, кто любит ультранасилие, что я и поддерживал. С потерей наступательной инициативы мы не смогли держать такой широкий фронт. Радикальные мусульмане Боснии, моджахеды, усташи, украинцы и русские с обеих сторон конфликта, «голубые каски» всех национальностей Европы. Бывает, сопоставляешь документы с фотографией мёртвого врага и плюешь в его рожу. Такая морда живая была, а теперь бледный и чёрный полез воевать! Мёртвым становился любой, кто не додумался надеть любой знак отличия. Вот гражданских-то нам и не было жалко. Они продолжали прятаться, боясь обстрелов и получая наказание за своё бездействие в прошлом. Теперь они стали нашим инструментом воздействия. Мужчин и юношей мы расстреливали. Для вида «старикам повыше» их перетаскивали по улицам, заметая следы. Женщины и девочки были нашим пленным фондом, с потерей наших новых территорий инструменты террора расширились, и уже моя группа не стеснялась насиловать их перед тем, как передать их девочек обратно скотам в руки. Я всё же не решался марать свой хер об этих грязных шлюх. За смерть каждого серба оккупанты платили лицом своей нации — девушкой. »«...Республика сербская была обречена на поражение, хоронить своих солдат под моджахедами я не позволял. За большой вклад моего отряда нас пообещали перебросить в Сербию и вывезти из страны пересадками до Америки, где нас выдадут, как беженцев событий. Каждый работал под своим прозвищем с новыми документами. Теперь Ратко не военный преступник и дьявол, не знающий цену жизни, а жертва событий развалившейся Югославии с рядом ментальных заболеваний «всех зверств», которым он подвергся.
– Террористы вбили ему ножницы под локоть!
– Так и было...
Переезд в новую страну. Я оставляю своих братьев на родине умирать и отступать. Моё рьяное желание воевать дальше подавили идеей, что все мои родители давно мертвы, мы терпим огромные потери, а братских могил никто нам не поставит. Наши автоматы, гранаты, бинты и ножи станут помогать врагам, а труп даст расцвести траве на очерченной новой границе территорий врага.»
«...Переезд, большая сумма денег, которую мне передали после перехода границы, позволяла адаптироваться и снять самую грязную дыру для проживания. Жильё здесь дорожало с каждым годом, вне зависимости от штата. Перед этим, конечно же, сомнительного серба из Боснии гоняла бюрократия, медицинские обследования и психушка. Страдать от прошлого я начал, когда начинал знакомиться с новой страной и их, блять, языком пришельцев. До сих пор за акцент тянут и произношение, гады. Постоянная коммуникация со своими боевыми товарищами и пленными из меня сделало очень болтливого собеседника, если сравнивать с забитых треморных беженцев. На фоне только я, наверное, смог бы отличить, что всем этим трясущимся за свою гадкую жизнь людям я мог бы раскрошить все позвонки на шее и отрезать головы. Слишком уж они неразговорчивые, но соцработники всё же этого не понимали. Общались, учили языку, из-за чего я срывался и часто избивал их. Это сказалось на моей медицинской истории и затягивало моё свободное перемещение по штату. Всё же не каждый захотел бы дать сдачи мигранту, который вышел из ада. Моя физическая форма позволяла мне крепко надавать тумаков, если того просила ситуация. Не каждый человек тащит трупы, снаряды и взбирается на адреналине через грязь по горам. С большим притоком мигрантов за 3 месяца меня выпустили в новую Американскую мечту с медицинским заключением. Мне поставили посттравматическое расстройство и панические атаки. Всё же вопросы медицинских работников о моём прошлом вскрывали приобретенные заболевания. »
«...Американская мечта подразумевала, что ты в лохмотьях без денег должен найти себе жилище, денег на жизнь и покупать лекарства. Первое время я мог вытерпеть кошмар для бедных — притащить коробки, работать своим горбом. Это позволяло мне снять скромную квартиру и приносить еды, которую я мог позволить на свои средства. Мой сербский приятель, который безгранично уважительно отнёсся к моей работе в Боснии, стал подыскивать мне «профессию», чтобы я немного ожил, а не гробил своё здоровье на низкооплачиваемой каторге. Пришлось работать с любым, кто платит больше. Надавить на модного негра-наркомана в пуховике или избить должника? Конечно же, обращайтесь к «Косому», но только выверните свои карманы и сумочки. Крупные заказы подразумевали убийства профессионалом, который сделает всё быстро и у которого не будут проблемы с заказчиком, исполнителем и полицией. Заказчикам стоило рассчитывать, что их любимому киллеру нужно будет переехать в другой штат или отсиживаться за границей. С годами каждый крупный заказ становился новой жизнью. Получаешь большую сумму денег и переезжаешь жить в другой штат с условиями получше, благодаря материальной свободе из-за связок купюр крупного номинала. За много лет я успел скопить достаточно денег, чтобы приобрести квартиру в понравившемся мне штате и приостановить свою работу наёмного убийцы. Мафии и синдикаты появлялись и накрывались, полиция работала всё лучше, а морщинистые бандиты с кубинскими сигарами жили по-старому, за что и расплатились свободой или жизнью. Прожигать каждый год заработанные деньги стало труднее. Всё же бездонная бочка имела крупную дыру из-за отсутствия профессии. Сумки с наличкой пустели, а мои расходы всё больше походили расходам моей вымышленной деятельности бизнесмена по «травле насекомых из домов». Алкоголь и сигареты давили ещё сильнее на дно, но не давали погибнуть пулей в лоб. История циклична, и в штате образовались новые преступные синдикаты, мафии и тайные агентства, которые были заинтересованы «Косым». А «Косой» не против. На утро он протрезвеет и будет жить себе дальше бизнесменом со своим агентством по «травле насекомых»».
